Большинство наших соотечественников стремится попасть на юг Португалии, где расположены самые известные местные курорты. Автор этого материала выбрал иное направление - Лиссабон и его окрестности, область, пока еще малознакомую русским туристам.

Дорога из прибрежной Эрисейры сначала идет вдоль кромки скал, нависших над песчаными пляжами, и видно, как большие океанские волны обрушиваются с приятным слуху грохотом на песок пляжей.

Потом дорога уходит вглубь прибрежной зоны и начинает петлять между маленькими фермами, ресторанчиками, с моделями ветряных мельниц на крышах, верандами многочисленных вилл и выцветшими красно-зелеными флажками с португальским гербом над белыми сводами оград.

Потом вдруг за белизной домов, на фоне поднимающегося с востока солнца появляются барочные купола какого-то большого дворца, издали напоминающие римский собор Святого Петра.

Это Мафра - маленький чистенький городок в глубине побережья, с изразцовыми улицами, покрытыми белой и голубой узорчатой брусчаткой, всего в восьмидесяти километрах от Лиссабона. Под тенью деревьев на миниатюрной площади, прямо напротив огромного дворца, в монументальном мраморе и камне - одна из бывших королевских резиденций, выстроенных в XVIII веке королем Жуаном V, а ныне Национальный дворец муниципалитета Мафры.

В сквере на витых чугунных скамейках дремлют престарелые португальские парочки. Мужчины все как на подбор в узких кремовых кепках и сине-серых пиджаках, их дамы в туфлях, фасон которых был рожден, наверное, еще во времена диктатуры генерала Дельгадо.

Рядом весело щебечет стайка молодежи - в шортах и майках цветов одного из двух столпов лиссабонской футбольной гордости - клуба Benfica.

Другой конец города Мафра. Из большого обветшалого, но явно по мере средств подновляемого каменного дома, напоминающего о давно ушедших временах португальской колониальной империи, выходит и направляется к серебристому кабриолету Porsche подтянутый мужчина лет шестидесяти в льняном костюме с внешностью почивающего на лаврах Дон Жуана. За ним семенит женщина - на вид как минимум лет на двадцать моложе своего спутника.

Осанка и манеры женщины не вызывают сомнений - гордость за славу предков и фамильный снобизм легли гербовой сургучной печатью на всю ее жизнь. Мужчина действительно дон, а его спутница - дона. Его зовут дон Дуарте де Браганца, а ее - дона Изабель де Хередиа, и если бы вдруг какие-то политические силы изменили республиканское устройство этой страны на крайнем юго-западе Европы, и она вернулась бы к монархическо-конституционному устройству, как соседняя Испания, дон Дуарте был бы главным претендентом на португальский трон.

Я сижу в машине моей хорошей знакомой Даниэлы Мачадо - совладелицы серф-кемпа в Эрисейре, в двадцати километрах от Мафры, на побережье. Совершенно случайно, подъезжая к ее дому, мы остановились посмотреть на выход почтенной аристократической четы из единственного дома, оставшегося во владении престарелого принца крови.

Даниэла - красивая женщина лет тридцати с фигурой Пенелопы Крус, смуглой кожей, синими, как океан, глазами и золотыми вьющимися волосами. Она начинает живо рассуждать о социальной политике Португалии и ее истории.

«Понимаешь, - вещает Даниэла, - у нас многие бы хотели сейчас вернуть времена монархии или Салазара. Салазар, конечно, был фашистом, это плохо, очень плохо, но при нем португальцы знали свой путь, а сейчас они его не знают. А про дона Дуарте все говорят, что он наверняка гей. Это ведь его третья жена, знаешь! А его дети от первых двух жен совсем на него не похожи. Ну, может быть, только двое первых. Все газеты если даже прямо не писали, то всегда намекали на то, что он устраивает оргии с главным редактором одной монархической газеты. Сейчас ее уже, кажется, не издают. Хотя я думаю, все это чушь...»

Отец Даниэлы - потомок старинного португальского рода Мачадо, мать - дочь немецких иммигрантов, бежавших из капитулировавшей Германии в дружественную тогда Третьему рейху Португалию, спящую у океана в неге, строгости и католическом благочестии фашистского режима дона Антониу де Салазара де Оливейра.

Мы отъезжаем от каменного забора дома Браганца. Через несколько минут езды по петляющим дорогам, окаймленным оградами и железными воротами владений португальского истеблишмента, въезжаем в ворота старинного дома Мачадо.

«Смотри, - говорит Даниэла, указывая на вытесанный в белом мраморе над въездом во внутренний двор герб из двух скрещенных топориков, - это фамильный символ моего отца, на португальском эта вещь называется «мачадо». Около входа вокруг ведер с краской, кистей, валиков на приставной лестнице возится измазанный, гигантского роста мужчина в комбинезоне, что-то измеряя и оставляя на стене пометки карандашом.

Мы выходим из потрепанного пикапа Mercedes Даниэлы. У родителей Даниэлы ничего не осталось, кроме этого дома, - после революции 25 апреля 1974 года, когда была свергнута диктатура преемника умершего Салазара, дона Марсела Каэтану, а все заморские колонии отпущены восвояси, наступило короткое время коммунистического террора и экспроприаций.

Сейчас Даниэла, потомок древней фамилии, живет тем, что сдает комнаты в своем обширном особняке туристам, а в большом родовом зале частенько устраиваются выездные банкеты, свадьбы и корпоративные вечеринки. Вот и сегодня она озабочена тем, чтобы до мелочей продумать субботний прием на сто человек из местной винодельческой ассоциации.

«Понимаешь, - продолжает Даниэла, - если бы сейчас был жив Салазар и он бы участвовал в выборах, больше половины людей проголосовали бы за него. А я бы нет, я бы ни за что не проголосовала бы. Я совсем не понимаю будущего Португалии. Вот сейчас у власти Partita Socialista de Portugal - Социалистическая партия Португалии, - продолжает щебетать Даниэла, наливая мне вина и кладя на тарелку вкусные булочки с миндалем, корицей и медом. - Какие же это социалисты, если на образование они не тратят ровным счетом ничего. Португальцы совершенно не имеют культуры, это, черт возьми, наверное, самая варварская нация Европы. Их материальный мир ограничивается хорошим домом и красивой машиной, они все только и могут смотреть сериалы и футбол по телевизору. Сериалы и реалити-шоу, вроде «Большого Брата». А ты попроси любого португальца объяснить тебе происхождение нашего национального герба или спроси, кто такие Браганца. И что они тебе ответят - да ничего... Знаешь, когда я была маленькая, так получилось, что пришлось перейти из немецкой школы в португальскую. Это было настоящее казино! Учителя на переменах курили гашиш, а во время уроков сами забывали, о чем хотели рассказать ученикам. Домашнее задание никогда не проверяли. Надеюсь, сейчас нет такой дикости - моей дочери ведь тоже через три года идти в школу. Национальной идеей этой страны стал футбол, они больше думают о том, кто выиграет в завтрашнем матче - Benfica или Porto, чем о том, в какой университет поступит их ребенок».

Последние слова Даниэла произносит с пафосом античной театральной актрисы. Она закатывает глаза под каменный сводчатый потолок гигантской кухни вроде тех, что показывают в документальных фильмах про повседневную жизнь замков средневековых феодальных сеньоров.

Разница лишь в том, что тут на каменном полу установлены три стиральные машины, висит гигантских размеров плазменная панель, в углу расположился огромный рефрижератор, а на древних дубовых резных шкафчиках расставлены мясорубки, кофеварки, соковыжималки и другие технические блага цивилизации.

«Так ведь такая пронизывающая любовь к футболу, наверное, и есть один из аспектов национального самосознания и гордости португальцев», - парирую я. «Да, да, да, гордости у этого народа - через край, - прищурившись, серьезно вторит Даниэла. - А вот культуры, такта, глубины у этих людей нет! Может быть, конечно, во всем виновато это общество потребления, о котором кричат антиглобалисты на улицах Лиссабона».

Конечно, трудно согласиться с Даниэлой, но ведь она - португалка и знает свою страну и португальцев, как свой собственный дом и семью, несмотря на большую долю немецкого образования, мировоззрения и привычек, привитых ей еще с детства, а я в этой стране всего во второй раз. И конечно, невозможно понять до конца харизму португальцев за первые полтора месяца путешествий по океанским пляжам этой страны, трудно изучить этот многогранный народ и во второй ваш визит в Португалию. Тут надо прожить хотя бы год.

Во время частых футбольных матчей улицы страны и правда пустеют, а любой бар битком набит толпой галдящей и яростно болеющей публики обоих полов, всех возрастов и социальных положений. Азарт подогревается коктейлями, пивом и местным бренди.

Футбол для португальцев - национальный спорт. Любой серфер, кайтер, опытный горный велосипедист или кто угодно другой на время матча превращается в футболиста. Любой живо представляет себе, как бы он сам повел мяч, дал пас или отбил бы атаку на месте оплошавшего кумира в бутсах и шортах на экране телевизора. Мы прощаемся с Даниэлой у стоянки такси, дело происходит в первой половине дня, и, улыбаясь, она говорит, чтобы я не очень задерживался в Лиссабоне.

Вечером я вернусь в Эрисейру, а точнее, в серф-кемп «Рибейра Дильяш», спрятанный на серфовом пляже между скал в сотне километров от столицы. Помахав мне рукой из окна автомобиля, Даниэла ставит на вид, что сегодня меню ужина в серф-кемпе составят: бараньи ребра, бакаляу с гриля и сангрия из белого вина. Бакаляу - это вполне себе нормальная, но достаточно крупных размеров океанская треска.

Даниэла заявляет, что и англичане с итальянцами наверняка тоже останутся довольны. Сегодня футбольный матч, поэтому в ресторанчике серф-кемпа будет шумный праздник. Англичане и итальянцы - это остальные гости пляжа Ribeira D'Ilhash на данный момент. Кто-то из них уже давно занимается серфингом и имеет хороший опыт катания на разных океанских пляжах мира, на ровных и тихих, метровых и двухметровых, агрессивных и быстрых волнах, на пляжах с песчаным или каменистым дном (что, кстати, очень сильно влияет на форму, скорость и объем энергии в волне).

Я отправляюсь в Лиссабон - город, в котором уже столько раз был во время прошлого путешествия в Португалию, город, в который никогда не надоедает возвращаться…