Начиная с 90-х годов живопись и фотография из Германии пользуются большим успехом в других странах. За рубежом новое германское чудо в области живописи известно под маркой "Young German Artists". Художники живут в Лейпциге, Берлине или Дрездене. Нео Раух – самый известный представитель "Новой лейпцигской школы". Для ее стиля характерен новый реализм, который – будучи далек от идеологии – вышел из недр старой "лейпцигской школы" гэдээровского искусства. На картинах изображены в основном невыразительные люди, которые, как кажется, ждут чего-то неопределенного. Это можно истолковывать как отражение ситуации в Германии в начале нового тысячелетия. Так называемый "дрезденский поп-арт", в том числе Томас Шайбитц, использует рекламу, теле- и видеоэстетику и играет эстетикой самоубеждения тем, что есть здесь и сейчас.

Для большинства молодых художников разбор темы национал-социализма, что имеет место в произведениях Ханса Хаакке, Анзельма Кифера и Йозефа Бойса, – дело прошлого. В искусстве начинают проступать "новая внутренняя жизнь" и обращение к сталкивающимся мирам опыта: в произведениях Джонатана Меезе и Андре Бутцера отражаются депрессия и навязчивые состояния; они считаются представителями "невротического реализма". Франц Аккерманн с помощью своих "Mental Maps" тематизирует мир как глобальную деревню и указывает на катастрофы, скрывающиеся за его фасадом. Тино Зегхал, чье искусство существует только в момент перформанса и не может быть зафиксированным, ищет новые формы производства и коммуникации за пределами рыночной экономики.
Свидетельством интереса, проявляемого в Германии к искусству, служит проводимая каждые пять лет в Касселе documenta, ведущая в мире выставка современного искусства. В отличие от изобразительного искусства, значение которого подчеркивается волной появления новых частных музеев, фотографии в Германии долго пришлось бороться за признание в качестве самостоятельной формы искусства.

Пионером 70-х годов считается Катарина Зивердинг, которая в своих автопортретах исследует границы между индивидуумом и обществом.
В 90-е годы прорыв был достигнут благодаря успеху трех учеников семейной пары фотографов Бернда и Хиллы Бехер из Дюссельдорфской академии художеств: Томас Штрут, Андреас Гурски и Томас Руфф инсценируют в своих работах глянцевую реальность с двойным дном и оказывают такое большое стилеобразующее влияние, что за рубежом их коротко называют "Struffsky".

Германия – страна книг: ежегодно здесь издаются и перездаются свыше 80.000 книг, благодаря чему она входит в число ведущих книжных наций. Более 5.000 лицензий на издание немецких книг ежегодно продаются за рубеж. Каждой осенью издательский мир собирается в Германии на крупнейшее свое мероприятие – Международную Франкфуртскую книжную ярмарку. Рядом с ней прочно утвердилась менее крупная Лейпцигская книжная ярмарка, проходящая каждой весной.

Страсть к чтению у немцев не пропала – несмотря на Интернет и телевидение. Многое произошло за последнее время на литературной сцене. Правда, поколение ведущих послевоенных авторов, таких как Ханс Магнус Энценсбергер, Зигфрид Ленц, Криста Вольф и нобелевский лауреат в области литературы Гюнтер Грасс попрежнему пользуется вниманием, однако в начале XXI века их книги не являются больше символом эстетической инновации.

Если после Второй мировой войны велись поиски моральных ответов, а после 1968 г. преобладал общественный анализ, то годы после падения Берлинской стены проходили под знаком массовой культуры, когда каждое мероприятие превращается в громкое событие, а писатель – в поп-звезду, до которой можно дотронуться. А сегодня? Что доминирует на германском книжном рынке? Повествовательные традиции на высоком уровне поддерживают такие писатели, как Стен Надольный, Уве Тимм, Ф. К. Делиус, Бригитте Кронауэр и Ральф Ротманн, которые заявили о себе еще до 90-х годов. Страдания, вызванные современностью, искусство как последнее прибежище для самоутверждения – вот куда устремили свой взор австрийцы Петер Хандке и Бото Штраус. Из последующего поколения писателей никто не достиг таких высот.

Застрельщиками литературных дискуссий в начинающемся XXI веке по-прежнему выступают те, кто был интеллектуальной величиной еще в "старой" Федеративной Республике до 1990 г. И все же: существует новое желание рассказывать – по образцу американского автора Раймонда Карвера. Юдит Херманн считается одним из самых больших талантов, иконой молодого поколения, живущего в "земле человеческих отношений" – Берлине. Томас Бруссиг и Инго Шульце описывают жизнь на востоке страны, будни в бывшей ГДР. Рано скончавшийся лирик Томас Клинг создал самостоятельную поэтологию, открытую для попа, рекламы и сегодняшнего жаргона, сформированного телевидением, в то время как Дурс Грюнбайн объединяет мифы с наукой и искусством. События 11 сентября 2001 г. для всех стали особой чертой.

Намечается ли возврат литературы к политике? Нет: писатели не сочиняют больше утопий, их книги не обращены в будущее. Прошли времена литературных вождей. Томление по бунтам и своенравию, правда, осталось, но главное сейчас – аутентичность в литературе и описывать то, что есть сейчас: чем беспощаднее, тем лучше. Собственная биография ложится в основу историй. Функции сместились, восприятие изменилось, так как отсутствуют не только писатели, представляющие честолюбивую в общественном плане литературу, но и читатели, которые хотят это читать.

Театр. За рубежом о немецком театре часто бытует мнение, что он громок и нарцистичен. Но это театр, за которым стоит система, приятно удивляющая весь мир. Даже в небольших городках имеются опера и балет, наряду с драматическим искусством; в целом существует ярко выраженный театральный ландшафт, густая сеть государственных и городских, передвижных и частных театров. Как отзвук студенческого движения 68-го года сформировалась, кроме того, новая широкая театральная сцена: независимые театры; знак того, что страсть к театру по-прежнему не угасла и хочет себя показать. В Германии много тратят на эту систему: душевного волнения, внимания и денег. Для многих это роскошь: ведь театр возвращает лишь 10-15 проц. затраченных на него средств. Частные театры также подключены к государственной системе субсидий, как например, знаменитый "Берлинер шаубюне", основанный режиссером Петером Штайном, который и вылепил его профиль. Эта система, похоже, уже давно достигла зенита своего развития. Она переживает трудную фазу, так как к искусству то и дело подходят с материальными мерками.

Петер Штайн долгое время считался уникальным явлением в немецком театре. В противоположность другим режиссерам он создал нечто такое, что распознается благодаря непрерывности повторяющихся мотивов, тем и авторов. Театр памяти с постановочным стилем, который предан тексту. Между нынешним новым поколением театральных деятелей и такими людьми, как Петер Штайн, Петер Цадек или Клаус Пейман, руководитель "Берлинер ансамбля", лежат целые миры. С помощью вокабуляра 68-го года, характерного для этих бунтарей, современный театр больше не понять.

Такие понятия, ак "просвещать", "поучать", "разоблачать", "вмешиваться" сегодня кажутся антикварными. Театр молодых не видит себя больше авангардом, он ищет свои формы выражения. После молодежной эйфории 90-х годов, связанной с такими именами, как Леандер Хаусманн, Штефан Бахманн, и Томас Остермайер, наступила пауза, во время которой эти режиссеры стали руководителями театров. Франк Касторф, известный как "разрушитель пьес", который разбирает и снова собирает тексты, вместе со своим театром "Берлинер фольксбюне" стал образцом такого поколения театральных деятелей.

Кристоф Марталер и Кристоф Шлингензиф также символизируют изменившееся понятие театра, с помощью которого дается ответ на перемены после "холодной войны" и на приход глобального капитализма.

Такие режиссеры, как Михаэль Тальмайер, Армин Петрас, Мартин Кузей, Рене Поллеш или Анетте Паульхофер создали тем временем постановочные формы, отдающие предпочтение стилю, а не содержанию; традиционное, близкое к тексту повествование им скорее чуждо. То, что определяло характер немецкого театра в течение 250 лет, – конфронтация с обществом – уступило место пестрому многообразию. Однако театр никогда не существовал в отрыве от времени, в которое он жил. Он призван создавать картины нашей жизни. И это работа, пробуждающая память, за что театр и субсидируется. В этом его общественная функция.